Листья и мелкий травяной мусор шелестели под ногами, подрагивали, пощёлкивали и похрустывали… Не было сомнений, что тот, кто здесь живёт, давно заметил их. Живые производят так много звуков. Это необходимо. Нам нужно знать, что рядом кто-то есть. Что мы есть. Что нас тоже кто-то слышит. Такого наше общество – общество домиров. Вот сейчас – стоит только тем, кто идёт за Ристаном, разом остановиться – вся та жуткая тишина и напряжение этих мгновений обрушится на бесстрашного паладина, и разве его сердце не дрогнет в этот момент? С каким чувством он обернётся, какая мысль промелькнёт в глазах?..
Эрика коснулась решётки кончиками пальцев и бросила взгляд в темноту соседнего сада. В этом мире мало мест, пригодных для не-жизни, и это – одно из них. Что они тут делают? Разве не проще оставить этот заброшенный город и этот спящий сад самим себе и не тревожить их? Нет, кажется, даже призрачная надежда на наживу цепляет домиров за жабры, словно мальчишки в речке мелкую рыбёшку… Воздух пропах опасностью и смертью. Если их убьют – а вероятность подобного исхода весьма велика, даже если просчитывать эту вероятность приходится, умножая неизвестное на неизвестное, - что ж, значит, так рассудили боги.
Ассазка была бы не прочь пережить этот день. Пожалуй, в мире ещё много такого, чего она хотела бы повидать, и тех, с кем она хотела бы пообщаться. В молочно-белой сфере то и дело вспыхивали и гасли тусклые огоньки, сжимавшие сферу синеватые пальцы отливали мертвенной белизной на фоне темноты, окутавшей ноги одиноких путников. Эрика шла последней, и ей всё мерещилось, будто сзади на них кто-то смотрит невидимый, недосягаемый для ночного зрения. Только обернёшься – его нет уже, вон, наверное, спрятался в той тяжёлой кроне тёмно-красных ветвей, оставив за собой лишь едва различимый шорох… То ближе, то дальше… шшш…. Сбоку, сверху… шорррххх…. Вот и идёшь, уставившись себе под ноги, и всё чаще закрываешь глаза, чтобы отвлечься от неясных страхов и пугающих переплетений густых теней на земле. Магия… Нет, она ничего не чувствовала; познаний ассазки не хватало, чтобы распознать невидимые струны, хранившие воспоминания о пальцах неведомого музыканта, наверное, давно покоящегося в земле… Что было в его музыке? Было ли это охранное заклинание, или, наоборот, сдерживающее обитающее здесь нечто от проникновения во внешний мир? Старый магический университет. Мурашки по коже… Может случиться, что здешней магии давно уже не нужны люди. И дело вовсе не в наложенных некогда заклинаниях, наложенных и забытых… Столько могущества не может столь долгий срок пылиться на полках в местных библиотеках. Оно притягивает.

И, может статься, не только их.

Листья и мелкий травяной мусор шелестели под ногами, подрагивали, пощёлкивали и похрустывали… Не было сомнений, что тот, кто здесь живёт, давно заметил их. Живые производят так много звуков. Это необходимо. Нам нужно знать, что рядом кто-то есть. Что мы есть. Что нас тоже кто-то слышит. Такого наше общество – общество домиров. Вот сейчас – стоит только тем, кто идёт за Ристаном, разом остановиться – вся та жуткая тишина и напряжение этих мгновений обрушится на бесстрашного паладина, и разве его сердце не дрогнет в этот момент? С каким чувством он обернётся, какая мысль промелькнёт в глазах?..
Эрика коснулась решётки кончиками пальцев и бросила взгляд в темноту соседнего сада. В этом мире мало мест, пригодных для не-жизни, и это – одно из них. Что они тут делают? Разве не проще оставить этот заброшенный город и этот спящий сад самим себе и не тревожить их? Нет, кажется, даже призрачная надежда на наживу цепляет домиров за жабры, словно мальчишки в речке мелкую рыбёшку… Воздух пропах опасностью и смертью. Если их убьют – а вероятность подобного исхода весьма велика, даже если просчитывать эту вероятность приходится, умножая неизвестное на неизвестное, - что ж, значит, так рассудили боги.
Ассазка была бы не прочь пережить этот день. Пожалуй, в мире ещё много такого, чего она хотела бы повидать, и тех, с кем она хотела бы пообщаться. В молочно-белой сфере то и дело вспыхивали и гасли тусклые огоньки, сжимавшие сферу синеватые пальцы отливали мертвенной белизной на фоне темноты, окутавшей ноги одиноких путников. Эрика шла последней, и ей всё мерещилось, будто сзади на них кто-то смотрит невидимый, недосягаемый для ночного зрения. Только обернёшься – его нет уже, вон, наверное, спрятался в той тяжёлой кроне тёмно-красных ветвей, оставив за собой лишь едва различимый шорох… То ближе, то дальше… шшш…. Сбоку, сверху… шорррххх…. Вот и идёшь, уставившись себе под ноги, и всё чаще закрываешь глаза, чтобы отвлечься от неясных страхов и пугающих переплетений густых теней на земле. Магия… Нет, она ничего не чувствовала; познаний ассазки не хватало, чтобы распознать невидимые струны, хранившие воспоминания о пальцах неведомого музыканта, наверное, давно покоящегося в земле… Что было в его музыке? Было ли это охранное заклинание, или, наоборот, сдерживающее обитающее здесь нечто от проникновения во внешний мир? Старый магический университет. Мурашки по коже… Может случиться, что здешней магии давно уже не нужны люди. И дело вовсе не в наложенных некогда заклинаниях, наложенных и забытых… Столько могущества не может столь долгий срок пылиться на полках в местных библиотеках. Оно притягивает.

И, может статься, не только их.

Листья и мелкий травяной мусор шелестели под ногами, подрагивали, пощёлкивали и похрустывали… Не было сомнений, что тот, кто здесь живёт, давно заметил их. Живые производят так много звуков. Это необходимо. Нам нужно знать, что рядом кто-то есть. Что мы есть. Что нас тоже кто-то слышит. Такого наше общество – общество домиров. Вот сейчас – стоит только тем, кто идёт за Ристаном, разом остановиться – вся та жуткая тишина и напряжение этих мгновений обрушится на бесстрашного паладина, и разве его сердце не дрогнет в этот момент? С каким чувством он обернётся, какая мысль промелькнёт в глазах?..
Эрика коснулась решётки кончиками пальцев и бросила взгляд в темноту соседнего сада. В этом мире мало мест, пригодных для не-жизни, и это – одно из них. Что они тут делают? Разве не проще оставить этот заброшенный город и этот спящий сад самим себе и не тревожить их? Нет, кажется, даже призрачная надежда на наживу цепляет домиров за жабры, словно мальчишки в речке мелкую рыбёшку… Воздух пропах опасностью и смертью. Если их убьют – а вероятность подобного исхода весьма велика, даже если просчитывать эту вероятность приходится, умножая неизвестное на неизвестное, - что ж, значит, так рассудили боги.
Ассазка была бы не прочь пережить этот день. Пожалуй, в мире ещё много такого, чего она хотела бы повидать, и тех, с кем она хотела бы пообщаться. В молочно-белой сфере то и дело вспыхивали и гасли тусклые огоньки, сжимавшие сферу синеватые пальцы отливали мертвенной белизной на фоне темноты, окутавшей ноги одиноких путников. Эрика шла последней, и ей всё мерещилось, будто сзади на них кто-то смотрит невидимый, недосягаемый для ночного зрения. Только обернёшься – его нет уже, вон, наверное, спрятался в той тяжёлой кроне тёмно-красных ветвей, оставив за собой лишь едва различимый шорох… То ближе, то дальше… шшш…. Сбоку, сверху… шорррххх…. Вот и идёшь, уставившись себе под ноги, и всё чаще закрываешь глаза, чтобы отвлечься от неясных страхов и пугающих переплетений густых теней на земле. Магия… Нет, она ничего не чувствовала; познаний ассазки не хватало, чтобы распознать невидимые струны, хранившие воспоминания о пальцах неведомого музыканта, наверное, давно покоящегося в земле… Что было в его музыке? Было ли это охранное заклинание, или, наоборот, сдерживающее обитающее здесь нечто от проникновения во внешний мир? Старый магический университет. Мурашки по коже… Может случиться, что здешней магии давно уже не нужны люди. И дело вовсе не в наложенных некогда заклинаниях, наложенных и забытых… Столько могущества не может столь долгий срок пылиться на полках в местных библиотеках. Оно притягивает.

И, может статься, не только их.