http://rttw.ru/forum/index.php?s=&showtopic=2526&view=findpost&p=140655
Рамп открыл глаза. Вокруг было почти ничего не видно, но скудное освящение отгоняло тьму, позволяя как-то разглядеть что к чему. В надежде он обратился к богам, чтобы это все оказалось всего лишь сном... но на его мольбу последовал незамедлительный ответ в виде ужасной боли в ногах, а потом и подхватившей боли в руках, а через некоторое время к этому добавилась и боль в животе, которая символизировала о том что мечник давно ничего не ел. Эти ощущения чем-то напомнили Рампу один из видов исполнения песен, когда одна группа людей начинает петь, а потом вторая подхватывала тоже самое что пели первые, но с небольшим отставанием. Это название крутилось у него в голове, но мысли так перемешивались от нытья и боли, исполняемой телом, что он не мог найти нужный ответ на такую простую ассоциацию. Так каждая часть тела сейчас подавала голос, сначала начиная от жуткой резкой боли, потом нарастающей от каждой попытки движения и вздоха, а потом началось какое-то привыкание или же просто мозг уже не мог ощущать этой боли, и сменялось все эйфорией от покоя. Тело никуда не двигалось, его никуда не тащили и оно было этому чертовски благодарно. Мечник дал телу отдохнуть, и боявшись пошевелиться, чтобы опять не пробудить эту жуткую боль, он начал пытаться сложить мысли и воспоминания. Он начал вспоминать, как покинул Каниш, как был в Троевратье, как шел по снегу и горам и как был около пещеры... Да, похоже он в той самой пещере. Но почему он здесь? Неужели те самые страшные сказки востока, которыми местные жители так пугают своих детей - правда? Впрочем одним проклятьем больше, другим меньше, какая разница? На это парень даже усмехнулся, но тело отозвалось грозным предупреждением болью, чтобы его хозяин не забывался. Хотя это было очень интересным вопросом: является ли Рамп после всего случившегося хозяином своего тела или же его разум чей-то раб, как и тело раб разума? А! Эти песнопения вроде называются каноном! Или нет?
Мечник понял что слышит голоса и оборвал свою мысль, чтобы она не мешала ему прислушаться. Но то ли дело в том, что голоса были далеко, то ли он просто не мог понять языка (а переводчик не знал его), главное было то что с ним рядом кто-то есть. Не известно враг или друг, но точно ясно что если его захотят убить или съесть, то он ничего не сможет сделать. С этой мыслью Рамп потянулся к мечу и, стиснув зубы от боли, вытащил его. Правда рука так и уронила его на грудь, не в силах поднять, а только ждать непонятно чего.
Когда Свирепый упал с моста, Кирак долго всматривался в темноту, надеясь, что товарищ выберется оттуда живым и невредимым. Но Свирепый никогда не поднялся, он исчез во тьме. Тогда наемник взял на руки тело Имана и, произнеся короткую молитву наемников, сбросил его вслед за Свирепым. Не ему нести больше эту ношу. Вытащив две монеты, полуорк сжал их в руках, шепча те же самые слова, когда хоронил товарищей в пустыне. Помянув погибших, Кирак отдал им долг монетами, поднялся и поспешил за отрядом.
Болезнь настигла его внезапно. Он всегда считал себя очень сильным и выносливым, да и устойчивость к болезням была одной из характерных черт его расы. Но она настигла его. Вместе с агонией пришла ярость. Усталость сковала его тело, но он не даже не мог прилечь. Отряд разбил лагерь. Полуорк сидел дальше от остальных, закутавшись в теплое одеяло. Его топор валялся рядом - полуорк забыл о нем. Пытаясь хоть как-то облегчить боль, он снял и доспехи. Кирак сидел, прислонившись к стене. Он боялся повторить судьбу Свирепого и всех бесчисленных домиров, погибших много сотен лет назад. Его тело пылало изнутри. Страшная лихорадка повергла воина на колени. Что станет с ним? Слабость, граничащая с безумием. Грызущая его упрямый разум ярость. Он едва сдерживался оттого, чтобы схватить топор и начать кромсать направо и налево. Его взгляд стал мутным, болезненным. Красная пелена застилала взор.
Наемник все также сидел прислоненным к стене. Он не знал, откуда можно было ждать спасения. В голове мелькнула мысль. Он передал ее остальным.
"Если я наброшусь на вас, или если меня охватят какие-то мороки, и я попытаюсь убить себя - не дайте мне это сделать. Возьмите мой топор и вонзите его мне в грудь. Если я умру, я хочу умереть, как воин. И вложите потом оружие в мою руку" - услышали члены отряда, связанные Зовом. Болезнь подтачивала волю воина, ломая его и склоняя к смерти.
После того, как отряд пересек врата, Амира не проронила и пары слов. Иногда казалось, что эльфийка просто разучилась говорить, но если ее что-то и просили, то она иногда.. делала. Да и к разговорам ситуация просто не располагала. Потеря Свирепого была воспринята Амирой спокойно. Болезнь Кирака вызвала лишь недовольство да и то скорее из-за боязни заразиться. В остальном девушка, казалось, просто сливалась порой с темнями, которые скользили по стенам следом за путешественниками.
Пока Блинк читал надписи, Амира осматривала все вокруг, скользя спокойным взглядом по древнему городу. Мысленные слова Кирака заставили Амиру лишь закатить глаза.
Хагир никак не мог опомниться после боя. Такое часто бывает после серьёзной травмы и быстрого излечения - нужна ночь или даже две прежде, чем ты снова полноценно прийдёшь в себя и заживёшь нормальной жизнью. Но это состояние оказалось совсем иным. Мужчина не просто потерял частичку себя, а потерял её безвозвратно. Пустота, колющая в районе солнечного сплетения, то и дела норовила засосать в себя всё оставшееся от южанина, время от времени отнимая у него дыхание. Хагир падал, задыхаясь от нехватки кислорода, хватая ртом воздух, хрипел и дёргался в конвульсиях, а потом вставал снова и шёл вперёд. Почему-то это его не волновало. Точнее, волновало, но волнения стали такими же незначительными, как и он сам в своих глазах. Ведь что есть смерть - окончание жизни, - и существует негласный закон о каждом ходящем, кто уже успел побывать мертвецом. Трудно сказать, что звучит в твоей голове: собственные мысли и ознание или чьи-то коварные команды, заставляющие тебя считать их плодом личного воображения.
И обстановка вокруг ни капли не располагала на хорошее настроение. Хотя вид усопших, что когда-то, как и сам Хагир, шагали по этим землям, тоже не смогли произвести должного впечатления, радости они не прибавляли тем более. А ещё мрачнее стало общее настроение путешественников, когда один из них слёг от коварной болезни, подстерёгшей незадачливого зверочеловека на ссохшемся скелете. Чуть позже действию болезни поддался и полуорк - спаситель Хагира из плена. Нет, южанин прекрасно понимал, что он обязан своей жизнью каждому из присутствующих, но ведь он сам её уже потерял... так о каком долге тогда идёт речь? Трезво оценив своё состояние чуть ранее, мужчина и сам было подумал, что станет следующей жертвой, но недомогания не было, не считая временных нехваток воздуха. Внешне он всего-лишь походил на старца, возраст которого начал потихоньку забирать его силы, ослаблять его тело и вытягивать энергию.
Хагир молчал, молчал почти всю дорогу. Несмотря ни на что, он чувствовал себя чужаком среди этих домиров. В его руках покоился заветный боевой трофей, на случай, если по пути попадётся какая-нибудь опасность. Но опасности оказались нематериальны и непобедимы, и только сейчас появилась какая-то надежда на то, чтобы хотя бы понять происходящее вокруг. Южанин медленным шагом подошёл к застывшему перед огромной мраморной плитой гному, стал рядом с ним и пристально всмотрелся в рунопись.
- Ты знаешь, что здесь написано? - не переводя взгляда спустя минуту спросил он. Блинк стоял и изучал этот монумент уже довольно долго, а это могло значить не очень многое.
Не так уж и часто это происходило. Но сейчас было именно это. Ацинису не хотелось петь. С тех самых пор, как за отрядом закрылись врата, бард не произнес ни одной зарифмованной фразы. И это печалило уже само по себе. Не говоря уже о гнетущей атмосфере, витавшей вокруг, словно гадкий запах, от которого не скрыться. Боль, тьма, неизвестность, кости и в довершение ко всему болезнь, поразившая уже второго домира в отряде.
Кирак заболел тем же самым, что и Свирепый? Может быть, во многом болезни схожи, но есть и различия. Например, Кирак всё еще был связан с мыслями остальных, в то время как Свирепый практически сразу же потерял связующую нить, которая возникла не так давно, но уже стала чем-то неотъемлемым. И это давало надежду на то, что Кирак избежит печальной участи зверочеловека.
Ацинис поначалу очень боялся того, что и он сам заразился этой болезнью, ведь он тоже потревожил останки местного жителя, и более того, носил с собой его вещь. Но время шло, а никаких признаков нездоровья бард за собой не замечал. И это успокаивало.
Той самой личной вещью местного жителя была книга. Бард надеялся, что она окажется интересной, или хотя бы расскажет о домирах, что жили здесь когда-то. Быть может это даже сможет стать основой баллады, было бы здОрово. Однако, Ацинису не удавалось перевести книгу, ни сразу же на мете, ни после, во время стоянки. Тхаттский язык был ему знаком, и текст был написан на каком-то близком этому языке. Некоторые слова эльврин даже понимал, но о значении остальных пока что можно было лишь гадать. Вот и сейчас Ацинис продолжал работать с книгой, стараясь не обращать внимания на Кирака, всё равно, сейчас ему никто помочь не сможет, кроме богов и него самого.
Когда посыпались камни, Кровавый Эшафот уже было решил, что подземелья решили отправить на плаху его самого, но видимо фортуна была благосклонна к голиафу и его жизнь оказалась вне опасности. Что ожидало его дальше было неизвестно, но сейчас нужно было разобраться с первоначальной проблемой и причиной, по которой голиаф попал в этот душный коридор.
Вокруг было жутко пыльно, но Каваки всё равно чуял жуткий запах, который исходил от незнакомца, по видимому он шёл сюда без остановки долгое время. Он выглядел довольно странно, его тело было покрыто татуировками, он был очень измождённым и стоило бы конечно разобраться прежде чем снести ему голову. Когда он застыл на месте голиаф медленно обхватил рукой алебарду, наблюдая за тем как поведёт себя чужак.
Казалось что на мгновенье он застыл и задумался о чём-то, но неожиданно его рука потянулась к мечу и Каваки был уже готов ринуться на противника, как вдруг увидел, что тот не в состоянии даже твёрдо держать свой меч и поэтому пока решил повременить с расправой.
Было неизвестно есть ли у незнакомца переводчик и поймёт ли он голиафа, поэтому Каваки решил прибегнуть к универсальному языку воинов, набрал полную грудь воздуха и громко зарычал на чужака.
Рамп услышал рык и попытался пригляделся откуда он исходит, но увидел только высокий силуэт, который был покрыт мехом.
- Это что еще за животное? - пробормотал он себе под нос и попытался прорычать в ответ, чтобы отпугнуть этого зверя, но из горла вышел только хрип.
Судя по всему зверь предпочитал падаль, а то он бы его уже давно съел.. ну или же он просто предупреждает чтобы мечник к нему не приближался. Собравшись с силами Рамп попытался немного приподняться и отползти назад, подальше с чужой территории.
Видимо странник был не из пугливых, либо очень умело скрывал свой страх, потому что вместо бегства или изображения ужаса на лице, он начал бормотать что-то под нос. Каваки крепко схватил алебарду, ожидая нанести ответный удар на заклинание, и был готов её выхватить, но маленький человек просто захрипел, а затем начал отползать назад. Видимо всё-таки испугался.
Дабы не терять своего преимущества перед противником голиаф вытащил из-за спины алебарду и положил её на плечо, затем сделал два широких шага в сторону незнакомца, ударив древком по каменному полу, поставил алебарду вертикально и громогласно заговорил.
-Я Каваки Кровавый Эшафот Маногилату, палач племени Сельджу, командир патрульного отряда номер четыре. Кто ты такой, человек? Что делаешь в наших землях? Ты понимаешь что я говорю? – его голос отразился от стен и эхом покатился по коридору.
Мечник несколько растерялся, когда эта мохнатая туша заговорила, но потом приглядевшись увидел домира и только усмехнулся своей рассеянности.
- Рамп Гаан, - произнем парень, положив свою руку на грудь и после добавил на амс-ахмарском, - я путешественник.
После этого демонстративно убрал меч в ножны и показал свои пустые руки, символизируя свои мирные намерения.
Голиаф услышал знакомую, но непонятную ему амс-ахмарскую речь. Травники, приезжавшие в горы за редкими растениями, говорили на этом замысловатом языке, который Каваки хотел выучить, но было не у кого. Тем временем незнакомец убрал меч.
Он понял, что начало было именем, Рамп Гаан, потому что парень положил руку на грудь. А конец либо «приятно познакомиться» либо «меч мне не понадобится, я завалю тебя своими заклинаниями».. Хотя как-то коротковато звучало для такой длинной фразы. В любом случае Каваки подошёл и протянул руку, чтобы помочь путнику подняться, однако второй рукой он всё ещё крепко держал алебарду.
Осмотревшись по сторонам Каваки вымолвил:
- По-видимому, ты меня понимаешь и не враждебен мне, надо выбираться отсюда, позже выясним, кто ты и что тут делаешь. Если понимаешь меня, хлопни один раз, и идём. Надеюсь, ты в состоянии идти. Если же нет.. – голиаф окинул человека взглядом – Если же нет, держись за моё плечо, ты вроде как не дварф, дотянешься. Только без глупостей, а не то я отсеку тебе руки и ноги, посажу на сталагмит и оставлю тут.
Голиаф замер в ожидании хлопка измождённого незнакомца.
Человек ухватился за протянутую руку и поднялся, но ноги его почти не держали, так что пришлось покрепче схватиться за руку голиафа. Пока тот что-то говорил на неизвестном языке, Рамп оглянулся вокруг и заметил где-то не вдалеке очертания лагеря. По окончании речи парень указал на лагерь и попытался сделать неуверенный шаг в его направлении.
Концентрацию Ациниса разорвал рык, идущий откуда-то из темноты. Эльврин тут же вскочил на ноги. Мгновенно переоделся в броню. С щитом же возникли небольшие сложности, на него хоть и наложены чары, но сам впрыгивать в руку он не может. Так или иначе, Ацинис теперь готов встречать угрозу. Какой зверь бы это ни был.
А зверь этот наверняка не простой, если живет в таком неприятном месте, где для живых не осталось ничего, кроме болезни.
Краски мира потухли, позволяя окружающей реальности скромно отступить, оставляя Блинка наедине с каменной плитой цвета вороного крыла, испещрённой символами рунического письма. Взъерошив волосы резким движением моментально вспотевшей ладони, гном быстрым шагом направился вперёд - к самому краю круга холодного света, отбрасываемого древним магическим фонарём. Не сумев сдержать короткий удивлённый вздох, маг жадно впился глазами в узор, казавшийся паутиной тонких светлых сосудов на гладкой чёрной поверхности. То, что он увидел, окончательно вышибло воздух и груди Блинка. Вечность, проведенная гномом в библиотеках амс-ахмарского оазиса, в конце концов оправдала себя. Интересный, красивый шифр постепенно собирался мозайкой, формуриуя слова, значение которых было более или менее понятно Блинку. Точнее были бы понятны, не будь они связаны в единый текст.
Не имея больше сил сдерживать переполнявшие его эмоции, маг, чуть не потеряв равновесие, крутанулся на носках и принялся сбивчего, запинаясь и глотая окончания пересказывать прочтённую им историю, не придавая никакого значения тому, слушают ли его или нет.
Рамп и Каваки вышли на свет древних фонарей, одновременно с тем, как Блинк только принялся за свой рассказ, не заметив, что остальных привлек жуткий рык из ближайшего коридора. Впрочем, сообразив, что в данный момент его слушать никто не станет, он повернулся к темным силуэтам, вошедшим в круг света.
На свет вышли два странных домира довольно грозного вида. Но действия их не были явно угрожающими. Они были поглощены общением между собой и не подавали вида, что их заботит, что происходит вокруг.
Ацинис прервал их милое общение:
- Кто вы?! – рявкнул он, уже готовый обороняться, если эта парочка всё-таки окажется агрессивной.
Стоило лишь из коридора раздасться инородного звуку, как Амира уже отступила чуть в сторону, прячась а тенях. Копье и маленький щит уже были в ее руках. Кто бы или что бы там ни было...
Рык Ациниса вызвал у Амиры скептическую улыбку.
Рассказ гнома, судя по стартовой интонации, должен был стать занимательным и очень познавательным. По крайней мере с таким энтузиазмом сообщать какую-то бесполезную, скучную историю просто невозможно. Но он был прерван странным угрожающим звуком со стороны корридора. Хагир, что практически ни на секунду не выпускал из рук своё новое оружие, приподнял лезвие косы повыше и сделал шаг чуть впереди всех, давая незнакомцам понять, что он готов к бою в любой момент. Поначалу в голову бойца стучалась лишь одна мысль: судя по количеству трупов, встреченных за всё время странствия по этим местам, живых путешественников встретить тут было как минимум подозрительно. С другой стороны, пусть южанин давно не чувствовал себя в полной мере живым, в своих спутниках он не сомневался, а значит не всё так страшно. Очевидно лишь одно - эти двое попали сюда не через врата, а значит либо они тут уже очень давно, либо выход есть и он достижим.
Его сердце еще билось. Сквозь боль, мрак и усталость воин еще чувствовал, как бьется его сильное сердце, разнося живительную кровь по венам. Но он чувствовал болезнь. Мерзкая субстанция, не имеющая физической формы, она страшным проклятием сковала его тело, похитила силы и подтачивала волю. В редкие моменты, когда полуорк находил в себе силы открыть глаза, он мутным взглядом окидывал окружающее пространство, видя повсюду лишь серые краски. Затем он снова закрывал глаза и погружался в агонию и боль.
Лишь внутренняя дисциплина и сила воли позволяли ему сдерживать копившуюся внутри ярость. Дикое, безудержное желание убить первых попавшихся ему на глаза домиров наполнило его изнутри. Если бы болезнь не ослабила его, он мог уже натворить непоправимый вред отряду. Была ли эта эмоция сознательной, от своей беспомощности и боли, или она являлась частью этого проклятия, Кирак не знал. Его состояние не позволяло ему думать об этом. Он просто существовал. Он просто сидел и существовал в надежде на то, что в один прекрасный момент все прекратится.
У домира началась лихорадка. Он издал едва слышный стон и сделал попытки закутаться сильнее в одеяло. Окружающий мир исчез, перестал существовать для Кирака. Он словно вернулся в утробу матери, где единственное подтверждение его существования было наличие тела. Но сейчас это тело причиняло ему дикую боль, стирая его личность, убивая его «Я». Тело, его верный союзник, его самое грозное оружие, теперь предало его, обратилось против хозяина, против разума.
И никто не мог помочь ему. Со смертью Свирепого и Имана у него не осталось союзников. Все они бросят его в первый удобный момент, когда он превратится из воина, полезного члена отряда в бесполезную тушу, весящую слишком много, чтобы тащить его на своих спинах. Разве что Хагир, он обязан Кираку жизнью. Но он один.
Рев был приглушенным. Воин устало поднял голову и повернулся в сторону источник звука. Кто это? Какой-то дикий зверь? Вскоре свет фонарей выхватил из полумрака две фигуры. Великан. И человек. Ацинис сделал шаг вперед и что-то рявкнул. Амира куда-то исчезла, все остальные повернулись к прибывшим незнакомцам.
Полуорк продолжал сидеть, дрожа от озноба. В его мутном взгляде не читалось ничего кроме агонии и боли. Мысль о том, что отряду может грозить опасность не позволила ему проигнорировать происходящее и снова упасть в пучину небытия, не позволила снова погрузиться в боль. Ярость, но уже другого характера зародилась внутри него. Окружающий мир поблек, выцвел, а затем взорвался сотнями красок. Откуда у него появилась сила, полуорк и сам едва осознавал. Воин скинул со своего тела одеяло, которое с мягким звуком скатилось вниз. Как раненный зверь он издал стон, но продолжал движение. Ярость и дикая слабость боролись меж собой. Встать! Правая рука, весившая будто тонну, медленно обхватила рукоять топора. С мучением глядя куда-то вперед, Кирак, стиснув зубы, осторожно поднялся на ноги. Его мышцы болели и затекли – от долгого бездействия. Топор грозился вывалиться из рук, но воин лишь крепче, насколько позволяли силы, обхватил оружие двумя руками. Он сделал несколько шагов вперед и оказался за Ацинисом, возвышаясь над эльврином.
Набрав в свои непомерные легкие воздуха, Кирак издал дикий, полный боли, агонии и тоски яростный клич, топнув ногой. Эхом пронесся рык по всему заброшенную городу, и даже дальше. На мгновение он снова ощутил себя живым, снова полным сил. Сердце забилось сильнее, слабость отступила. Воин выплеснул накопившуюся за все время болезни ярость. Сознание прояснилось.
Но он знал, они вернутся. И он должен быть сильным, он должен быть храбрым. Воин крепче стиснул рукоять топора, вгрызаясь пальцами в металл, словно этот жест мог действительно защитить его. Кирак смотрел на незнакомцев и немым, но полным угрозы и силы взором вопрошал их, подстегивая их скорее начать говорить, прежде чем он бросится на них с топором.
Ацинис немного встревожился, когда поднялся больной орк, да еще и встал позади барда. Он сделал пару шагов в сторону. Со стороны могло показаться, что эльврин просто уступает дорогу своему боевому товарищу, но на самом деле он боялся, что Кирак рухнет обессиленный прямо на него. Не то, чтобы это было так уж ужасно, но в свете возможной драки это было бы не желательно.
Лишь единицы знали, что было дальше...
Русская версия Invision Power Board (http://www.invisionboard.com)
© Invision Power Services (http://www.invisionpower.com)